Это ничего не значит, но это и есть жизнь. Как и свет вечных звезд, которые смотрели
до нас и продолжат холодно глядеть без зла, добра, участия и заботы...
Им все равно, что под ними.
На старой урне аккуратно растянута, как шкура покоренного медведя, карта мира.
Покоренные горы, спутники, планеты, звучит смешно. Я уже путаю, что было в кино,
а что на самом деле. В самом деле. В-с-а-м-о-м-д-е-л-е.
а что на самом деле. В самом деле. В-с-а-м-о-м-д-е-л-е.
Разве честно, скажи, раскраивать круг земли на плоскую шкуру?
Может так мы, что-то упускаем.
То, что глядя на круглый шар, никогда не видишь вторую половинку планеты.
К чему это лицемерие всезнания?
Может так мы, что-то упускаем.
То, что глядя на круглый шар, никогда не видишь вторую половинку планеты.
К чему это лицемерие всезнания?
Так и не успела, пока, догнать осознания человечества до сегодняшнего момента.
А кто-то уже идет вперед. Кто-то уже все переварил и лелеет и поливает новые цветы.
Это они принесут плоды будущим поколениям. А я, еще не разобралась, что все это было.
Мир хрупок. Хрупок до жестокости. Чуток и нежен и каждым вдохом и выдохом.
Нежный лепесток колокольчика отзванивает свое и вянет, а за ним распускается, другой день.
Эта хрупкость так чутка, случайна, небрежна, и, одновременно, жестка, безоговорочна, несокрушимый, вечна.
Сталкиваясь с ней обретаешь ясность и целый мир, но только уже надломленный.
Ты знаешь: он хрупок, ценой его хрупкости.
………………………………..
Лея, лея, лея...
Ее имя лилось словно мед медленно сочно долго.
Он все не мог поверить, что еще секунду назад она смеялась у его ног, звенела колокольцевым
звоном своей сереневости, своей лиловой нежности и страсти.
И вот одним неуклюжим движением… И кто? Он же. Он сам, ее погубил.
Ее имя лилось словно мед медленно сочно долго.
Он все не мог поверить, что еще секунду назад она смеялась у его ног, звенела колокольцевым
звоном своей сереневости, своей лиловой нежности и страсти.
И вот одним неуклюжим движением… И кто? Он же. Он сам, ее погубил.
Лея лежала, еще красивая хоть и смятая жизнью.
Как бумагу с неудачным письмом, ее списали на помойку. Ее больше нет.
А секунду назад...
Ее сияние нежности и первых ярких красок, звенело на всю весну, на всю его душу.
Еще секунду... Он присел у ее ног. Быть может, впервые он был так близок к ней.
- Лееееееяяяяя....
Зашумели дубы над ними.
- Леяяяяя…
Пропели синички. Они не были знакомы, хотя они тоже, тоже хрупкие до боли.
До бессильной дрожи в каждом нерве от беспомощности и необратимость.
Грусть? Скорбь? Тоска? У этого чувства нет имени.
Как назвать шум ветра в носу, когда ты его вдыхаешь?
Как назвать тепло с которым расстаешься, когда выдыхаешь маленькие облачка в стужу?
Ты громовержец, рождающие эти тучки, ты бог богов смявший Лею.
Может она прирастет, срастется, взойдет? Ведь отходят от корней люди.
Ой, дубы, всмысле. Люди от корней не отходят. Но Лея, Лея сможет.
Она так мала и незаметна, что если природа подарит ей шанс: никто не будет в обиде.
Просто потому что никто и не заметит.
Лея, кажется, смотрит на него опрокинутыми глазами своих бутонов.
Улыбается. Он знает: она простила его в тот самый миг, как только он погубил ее.
Ветер заботливо сорвал лист и укрыл ее кленовым узором.
Лея, ты не одна, лес с тобой, погляди. Но Лее все равно. Она любит его, и лес, и свой звон.
Ветер подул еще раз и она последним усилием...
Неужели он это слышит?! В самом деле? В самом деле?
- Дзин-дзин-дзин...
Лея лежала в травах и последними силами прошумела лиловым светом в лепестках.
- Красота, красота, которую я дарила и была моя любовь. Ты найдешь ее всюду, мою любовь.
Как она была красива, как полюбил я этот лиловый голос весны.
До бессильной дрожи в каждом нерве от беспомощности и необратимость.
Грусть? Скорбь? Тоска? У этого чувства нет имени.
Как назвать шум ветра в носу, когда ты его вдыхаешь?
Как назвать тепло с которым расстаешься, когда выдыхаешь маленькие облачка в стужу?
Ты громовержец, рождающие эти тучки, ты бог богов смявший Лею.
Может она прирастет, срастется, взойдет? Ведь отходят от корней люди.
Ой, дубы, всмысле. Люди от корней не отходят. Но Лея, Лея сможет.
Она так мала и незаметна, что если природа подарит ей шанс: никто не будет в обиде.
Просто потому что никто и не заметит.
Лея, кажется, смотрит на него опрокинутыми глазами своих бутонов.
Улыбается. Он знает: она простила его в тот самый миг, как только он погубил ее.
Ветер заботливо сорвал лист и укрыл ее кленовым узором.
Лея, ты не одна, лес с тобой, погляди. Но Лее все равно. Она любит его, и лес, и свой звон.
Ветер подул еще раз и она последним усилием...
Неужели он это слышит?! В самом деле? В самом деле?
- Дзин-дзин-дзин...
Лея лежала в травах и последними силами прошумела лиловым светом в лепестках.
- Красота, красота, которую я дарила и была моя любовь. Ты найдешь ее всюду, мою любовь.
Как она была красива, как полюбил я этот лиловый голос весны.
Взойдет от корней еще сотни таких голосков. Но тот, посаженный когда-то ею...
Той, что он больше никогда не прижмет к груди.
Той, которая навсегда останется звоном его сердца, не имел корней,
а только один сиреневый звон красоты. И потому он был особенно хрупким.
Но кто же знал, что мир хрупок? Если бы кто-то знал, он обязательно прозвенел
Той, что он больше никогда не прижмет к груди.
Той, которая навсегда останется звоном его сердца, не имел корней,
а только один сиреневый звон красоты. И потому он был особенно хрупким.
Но кто же знал, что мир хрупок? Если бы кто-то знал, он обязательно прозвенел
бы об этом на весь мир. Обязательно. Потому, что не страшно быть глашатаем вечных истин.
Ведь, опять не услышим. Опять позабудем быть нежнее, бережливей и трепетней к неизменной
хрупкости жизни.
текст: Катя Ом
фото и работа: luxury-lampwork
Ведь, опять не услышим. Опять позабудем быть нежнее, бережливей и трепетней к неизменной
хрупкости жизни.
текст: Катя Ом
фото и работа: luxury-lampwork
Комментарии