— Артур свободен. Вот указ. Поздравляю. Скажите спасибо подруге.
Они переглянулись.
Новость хорошая, но ужас усилился.
— А девушка, останется. Даже камеру менять не придётся. Мы выяснили: это вы таблетками промышляете, а не ваш друг.
Чепуха. Если должен быть в камере — будешь. Ясность вызвала недолгое облегчение.
Он, сцепив зубы, мотался мыслью в поисках решений. Боялся, что задушит надзирателя. «Что же это такое? Кому помешал? Почему отпускают? Зачем им Стелла? Она просто красива, вот и все. Стелла…»
Он со скрежетом процедил:
В следующую секунду он отхаркивал кровью, оставшиеся после допроса, зубы.
— Что, твою мать?! Что, ты мне, сука, сделаешь? — орал блюститель с ухмылкой.
Он любил доставать эту фразу с дна мыслей. Все оступаются. Он тоже, однажды, оступится поэтому, сейчас, наслаждался чем мог...
Время с лязгом закрыло засов и смотрело сквозь решетку, мол, меня это не касается. Под кожей мира незримо кипел бой.
Стелла терзалась мыслями: «Рада, что сменила его собой. Хотя, ничто не мешает снова его посадить... Ну и черт со мной. Но он же, теперь, будет мстить... А нарвалась то я. Разве могла иначе? Могла не прийти, не поддержать? Лучше было слать поцелуи, сидя под стеной, когда он думает: она отреклась. Иногда, бездействие — лучшее решение? Провалиться бы под землю, чтобы не стать причиной растраченной на месть жизни. Не прощу себе!»
Артур сводил, как поезда, прошлые раздумья с новыми: «Нужно было сразу прогнать ее. Она не поверила бы. Знала бы, что я нарочно. Но, может, послушалась. Уничтожил ее. Нет, чтобы уберечь — наслаждался каждой секундой. Забывался, не признаваясь в опасности положения. Что теперь будет с его женщиной?! «Что ты мне, сука, сделаешь?» Вот она — точка отсчета, откуда все начнется. Сам бы — долго решался, но теперь...»
Артур поднял взгляд на Стеллу.
В этот миг — давались обеты.
Взгляды прервутся — обеты останутся.
Ей хотелось крикнуть: «Ничего не обещай!» — чтобы не обязывать его.
Но промолчала, понимая: уже поздно. Он все решил.
Они, еще, не знали, что совершат, но знали: лишились счастья.
Везувии в сердцах кровоточили, текли навстречу, сливались в одну огненную боль. Быть может, видит ее последний раз.
Ему показалось, что его сейчас вырвет.
И вдруг, в сердце стало свободно, и что-то лопнуло.
И вдруг, в сердце стало свободно, и что-то лопнуло.
Блюститель нервно перебирал в голове архивы: «А вдруг, плохо проверили, и он не простой? А баба хорошенькая. Было ж сказано: «... замучить, что бы ожил.» Странно, все это. Чтобы ожил, понимаешь ли. Это вообще не по моей части, — сам с собой заигрывал надзиратель, — Он у меня оживет. Он у меня будет живее всех. Этот будет жить, чтобы убить. Эт точно сработает. Да, бабёнка попала под раздачу. Будет паинькой — не обижу. Но такие, таких как я, не любят. Такие, быстрее сдохнут, чем подарят свое тепло. Сцепит зубы. Может, мне нужно «ожить» чтобы такая полюбила? Сколько их видел? А за книжечку, так расцелуют тебя. Тьфу!»
— Что ты, мразь, мне сделаешь?
С редким чувством удовольствия повторил надзиратель.
Как сделать больно тому, кто питается болью? Кто только ею-то и жив.
— Не ставьте людей в безвыходное положение.
Сказал Артур ровным голосом, смотря глубоко: в ясли рождающейся души.
Когда возможностей человека недостаточно, остается — искать другие.
Когда возможностей человека недостаточно, остается — искать другие.
Он уже знал, что будет делать оставшуюся жизнь.
Ужас жалил его, не отравляя, а подпитывая.
Стены перестали сжиматься.
Он спокойно и уверенно взглянул на Стеллу.
Нежно и покровительственно улыбнулся, словно касаясь ее.
Она кивнула в ответ. Соглашаясь, не зная с чем, но зная, с кем.
Спертый воздух напряжения завязывался в четкую конструкции.
Нити жизней, запутавшиеся в друг друге, — затянулись узлом.
Однажды, наступит время его развязать, но, сейчас, — время сеять.
— Люблю тебя, жизни на пролет, — запомни. И я не прощаюсь. Всего хорошего, господин надсмотрщик.
И Артур невесомо развернувшись, вышел.
«Кажется ожил, чтобы это не значило», — подумал приставной и смутная тревога села на его плече.
кадр из фильма "Допрос"
Комментарии